Масть пиковая - Страница 82

– Амирхан Даутович… – снова вырывается у него вслух, – если бы знать, отчего ваши мысли оказались созвучны только Сенатору и именно он обнародовал их, пожал такие щедрые плоды, разве мало юристов вокруг? – И вдруг его пронзает и такое открытие: ему кажется, что все это каким-то образом крутится возле него, и порою ощущает, что он даже сопричастен к этой непонятной связке двух духовно разных людей. В этом интуитивном открытии что-то есть, но оно не имеет реальной почвы под ногами, не на что опереться, зацепиться, оттолкнуться. Но он знает себя, однажды закравшемуся сомнению он попытается найти ответ – такова его натура. Мысли его вновь возвращаются к Сенатору, который наверняка в понедельник вернется домой и скорее всего поездом Наманган – Ташкент, прибывающим на рассвете, и, конечно, поторопится встретиться с ним, ведь тайной поездки к хану Акмалю в Аксай не получилось.

Вскользь всплывшее – Аксай – наталкивает его на мысль, что несколько лет назад он все-таки на радостях поступил несколько опрометчиво, заполучив дипломат с документами незнакомого районного прокурора. Опрометчивость заключалась в том, что он пренебрег обычными правилами, когда никого близко не подпускал к себе, тщательно не проверив.

А ведь существовал самый простой путь проверки – послать человека к хану Акмалю и попросить его помочь, их интересы в ту пору как раз активно переплетались. А у аксайского Креза на кого только не имелось досье, нашлись бы там кое-какие сведения, наверное, и на Сухроба. Ахмедовича, и сейчас он, возможно, понял бы причину тайного визита в Аксай. Но что не сделано, то не сделано, и сегодня соваться к «маршалу Гречко» было бессмысленно, кто знает, о чем они там договорились за его спиной. Восток дело тонкое, и этот путь отпадал. А прибегать к тайным документам хана Акмаля ему приходилось дважды, и дважды он сам наведывался в Аксай, досье он просил на таких людей, что Арипов вряд ли доверил их какому-нибудь посреднику.

Артур Александрович хорошо знал нравы и обычаи края, в котором родился и жил, порою ощущал, как органично впитал он в себя мусульманский уклад, культуру, традиции, они вполне отвечали его душевному состоянию и нисколько не расходились с человеческими принципами, которых придерживался. В связи с этим он вспомнил, как однажды, еще в спокойные времена, провел два дня в гостях у аксайского хана Акмаля. Вечером, после охоты, дожидаясь, пока приготовят ужин из охотничьих трофеев, они полулежали на мягких курпачах, беседуя на философские темы. Говорил больше он, кутаясь в теплый и просторный чапан и попивая небольшими глотками французский коньяк «Камю», а хан Акмаль внимательно слушал гостя. И вдруг хан Акмаль перебил его.

– Если бы нынче на календаре не был самый конец семидесятых годов, – начал, как всегда монотонно, беспристрастно обладатель двух Гертруд, – и если бы я не знал тебя хорошо много лет, я бы подумал, что ты английский шпион. – Видя нескрываемое удивление на обычно невозмутимом лице Японца, хан Акмаль рассмеялся: – Ты не обижайся, я знаю, ты не шпион, ты наш, бухарский кровный. Но почему я так подумал? Объясню. Говорят, возле моего отца, а он воевал рядом с Джунаид-ханом и был не рядовым сотником, как сейчас толкуют мои враги, желая принизить отца и меня, находился англичанин, который, как и ты, прекрасно знал наш язык, наши обычаи, даже наизусть цитировал Коран, чем радовал и удивлял наших невежественных мулл. И не удивлюсь, что ты и Коран знаешь. Сейчас ты беседуешь со мной на чистейшем узбекском языке, рассказываешь мне о восточных философах, о которых не имеет понятия большая часть нашей интеллигенции. А у нас, большевиков, все непонятное, труднообъяснимое сваливается на происки империализма и шпионов. Выходит, ты – шпион! – И он вновь заразительно, от души расхохотался.

Тогда он приехал в Аксай во второй раз, и это случилось чуть позже той самой охоты, после которой хан Акмаль назвал его английским шпионом. Впрочем, чтобы несколько сгладить свою вину за безапелляционное – «шпион», аксайский Крез, умасливая, чуть позже сказал, что он так доверяет и любит его, что стань Узбекистан мусульманским государством, под зеленым знаменем ислама, то даже в нем, не задумываясь, отдал бы портфель министра экономики или финансов, один из самых ключевых в любом правительстве, только ему. Тогда, в восьмидесятых, сепаратистских настроений не было вовсе, и Шубарин не обратил внимания ни на исламское государство, ни на зеленое знамя, ни на правительство, где ему предлагался портфель министра экономики и финансов, понятно, что роль премьера хан Акмаль оставлял за собой, просто подумал, что обладатель двух Гертруд сглаживает неловкость за «шпиона».

Оказывается, далеко смотрел хан Акмаль уже тогда, держал в уме какую-то программку, а многим кажется, что только сегодня, с гласностью и перестройкой, всплыли националистические и сепаратистские настроения и нескрываемо обозначалась кое-где тяга к зеленому знамени ислама.

Но уже тогда Артур Александрович ощутил по-настоящему, каким грозным, убийственным оружием обладает директор агропромышленного объединения. Слишком большую опасность представляла канцелярская папка для человека, о котором собраны сведения, а если они случайно станут достоянием не одного хана Акмаля? От этой мысли его бросило в жар. Но еще большую тревогу он ощутил, когда представил, что кто-то другой, как и он, приехав сюда, получает досье на него самого, до этой минуты он об этом как-то не думал. Он собирался уехать в тот же час, как только ознакомится с досье, но остался на ночь, как просил его хан Акмаль. Была какая-то болезненная тяга к гостям у хана Акмаля, не любил, не выносил он одиночества, а за столом преображался, жил по-настоящему, только в застолье умел слушать других, Артур Александрович давно отметил эту странность. Но он остался не потому, что хотел ублажить или потрафить Арипову, а потому, что решил забрать досье на самого себя.