Масть пиковая - Страница 57

Гость, сбрасывая пепел сигареты, украдкой глянул на хозяина дома, какое впечатление производит на него его эмоциональная речь, но по отрешенному лицу хана было трудно что-либо понять, но в том, что он слушал внимательно, Сенатор не сомневался, и лениво смеженные веки говорили не о безразличии, наоборот, наверняка он прятал глаза, боясь прежде времени выдать свое отношение к разговору.

– Теперь что касается вас. Почему мой выбор пал на вас, почему я решил протянуть руку помощи? У англичан есть похвала «Селф мейд мен» – это значит: человек, сделавший себя сам. Поговорка в полной мере относится к вам, но и она при всей своей щедрости не полностью характеризует вас. Вы не только создали себя сами, вознесли так высоко в обществе, как только возможно, но и создавали других по своему желанию и усмотрению. Вы имели колоссальное влияние на Шарафа Рашидовича, вам его преемник обязан избранием в Белый дом, да и был ли в последние десять лет человек в Узбекистане, вознесшийся круто, минуя вас, думаю, что нет. Не будучи профессиональным политиком, вы и есть настоящий политик, наверное, единственный на сегодня в крае. Отдать вас в руки правосудия в шаткое, неустойчивое время, когда нет ясности ни в чем, было бы непростительной ошибкой. А вдруг все вернется на круги своя и обществу вновь потребуется сильный человек, жесткая рука? А где его взять? Опять возникнет дефицит, как сегодня, на инициативных, самостоятельных, честных. А те, кого мы упоминали сегодня и на кого я не намерен рассчитывать впредь, готовы служить любой идее, любой власти, лишь бы сохранить привилегии, для них социализм, капитализм, фашизм – все без разницы, такие и продадут в любую минуту, как предали вас.

Я не знаю досконально всех ваших идей – ни политических, ни хозяйственных, ни национальных, но вы уверенно претворяли их в жизнь и, судя по первоначальному впечатлению, вряд ли собираетесь отступать, перестраиваться, мне это больше по душе, чем бесхребетность, беспринципность. За вами реальное знание ситуации в крае, знание души, традиций и чаяний народа, наверняка не исчерпано до конца и ваше политическое и финансовое влияние на события, – осторожно закинул удочку прокурор.

Хан Акмаль по-прежнему слушал, прикрыв глаза, но руки его нервно перебирали четки, и на скрытый вопрос гостя он никак не реагировал, и тот продолжал.

– Спасая вас, я не ставлю никакой конкретной цели, хотя, может быть, я вас о чем-то и попрошу, но об этом позже. Убежден, такой человек, как вы, заслуживает помощи, несмотря ни на какие ошибки, заблуждения, злоупотребления, наверное, этого требовали какие-то высшие цели, интересы, пока неведомые мне.

Теперь самая трудная и последняя часть вашего вопроса – кого я представляю, кто стоит за мной и какие цели преследую я сам? Что бы я ни сказал по этому поводу, покажется неубедительным, а порою даже ложью. Возможно, я покажусь вам человеком с непомерным тщеславием, пытающимся взять груз не по плечам, – судить вам. Шаг к тому, что затеял, я сделал – сижу перед вами. Наверное, Акмаль-ака, вы отдаете себе отчет, что сегодня безвременье, безвластие, хотя видимость ее и сохраняется. Отсюда неустойчивость, неопределенность во всем, и потому на данный момент я никем не уполномочен вести переговоры с вами, никто не стоит за мной, я пока представляю самого себя.

От неожиданности хан Акмаль выронил четки и поднял помутневшие то ли от выпивки, то ли от внутреннего напряжения глаза и, не скрывая разочарования, злобы, спросил строго:

– А кто вы такой, чтобы игнорировать всех и так высоко возносить себя?

Сенатор рассчитывал на эту реакцию и, чтобы сбить пыл хану, вновь потянулся за сигаретой, оказавшейся последней в пачке.

– Кто я такой? – сказал он, закурив. – Человек не растерявшийся, реально знающий обстановку на сегодня, в будущем имеющий возможности оказывать влияние на события в крае, как вы прежде. А если еще откровеннее, я хочу заменить вас, природа не терпит вакуума, ваше место все равно рано или поздно кто-нибудь займет, я решил, что мне это по силам. И вам, наверное, лучше знать своего преемника в лицо. Ваши друзья, имея власть, проворонили ситуацию и сегодня без сожаления отдают вас на заклание, и если я, единственный, прорвался к вам с помощью, не логично ли благословить меня, назначить своим преемником?

Аксайский Крез засмеялся сначала тихо, а затем зашелся в громком, истерическом хохоте, гость не сразу понял, то ли это искусственная, деланная веселость, то ли хозяину действительно смешно, а может, опять какой-нибудь трюк, чтобы сбить его с толку, следовало спокойно выждать и не любопытствовать.

Насмеявшись вдоволь, хозяин вытер слезившиеся глаза и сказал, улыбаясь, вполне искренне:

– Вспомнил один старый случай, о нем лет двадцать назад печатали в газетах. Помните, в Конго при Чомбе арестовали нашего корреспондента «Известий» Николая Хохлова? Так вот, он беседует со своим сокамерником в тюрьме, естественно, о политике. Сосед по нарам разъясняет корреспонденту позицию своей партии, программу, цели, часто упоминает пышное ее название. Идеи партии настолько привлекательны, смелы, пронизаны духом демократии, свобод, что наш журналист не выдерживает и честно признается, что, к сожалению, не знает ни этой партии, ни ее численности, ни где размещается ее штаб-квартира, хотя и живет в Браззавиле давно. Заключенный не смущается неведением корреспондента известной газеты и говорит, что не мудрено, вы и не могли знать об этой партии ничего. Вконец смущенный Хохлов спрашивает – она что, тайная? Да нет, отвечает коллега по несчастью, – не тайная, но дело в том, что эту партию я придумал здесь, в тюрьме, в этой камере, и пока состою в ней один, но место генерального секретаря я решил зарезервировать за собой, идеи все-таки мои! Не кажется ли вам, что ваши амбиции в чем-то схожи, уважаемый товарищ Акрамходжаев?