Масть пиковая - Страница 39

Открытие сие столь возвысило Сухроба Ахмедовича в собственных глазах, что он даже внешне переменился, стал ходить еще более важно и отвечать на вопросы с долгими и глубокомысленными паузами, словно уже бегали за ним по пятам и стенографировали для истории каждое его слово. Переменилось, и заметно, его отношение ко многим коллегам по Белому дому, как называл белоснежное здание ЦК на берегу Анхора Салим Хасанович, особенно к вышестоящим. В одно утро Сенатор понял, что все они временщики, прозрение подтверждалось и материалами на многих из них, которыми он конфиденциально располагал. Метать перед ними бисер, как продолжали делать все вокруг, следуя укоренившимся в этих стенах традициям, оказывалось глупым, да и не модно, не в духе времени, при демократических взглядах и манерах нового генсека.

Поведение заведующего Отделом административных органов, ставшего в Белом доме сразу заметным человеком, к которому благоволил сам Тулкун Назарович, не могло не броситься в глаза коллегам. Одни думали, что Акрамходжаев, занимая такой пост, неожиданно ставший в ЦК ключевым, располагает данными на некоторых высокопоставленных товарищей, оттого и отношения строит подобным образом, что вообще-то характерно для этой среды. Другие, уже привыкшие к крутым и частым переменам власти, думали, а может, кто-то наверху и даже из самого Кремля делает ставку на него, а почему бы и нет? Ведь он поднялся только со смертью Рашидова, и в служебной записке при назначении писал, что он со своими взглядами и принципами много лет не мог защитить докторскую диссертацию о правовом государстве в условиях сложившегося социализма и что дальше районный прокурор хода не имел. Чем не кандидатура?

Но как привести к власти себе подобных, не затусованных в прежней затрепанной колоде? Как бы он ни раскладывал новую колоду карт без замусоленных валетов, королей, тузов и дам, пожалуй, и без шестерок тоже, новый пасьянс никак не складывался. Разве только следовало держаться подальше от самых одиозных, скомпрометировавших себя пиковых валетов, рассуждал он, открывая всю тяжесть политической возни, в которую окунулся и вне которой себя уже не мыслил. Да, никогда не думал он, что так неподъемна ноша политика, рвущегося к власти. Перспективы, перспективы, а сегодня без помощи Тулкуна Назаровича и ему подобных не обойтись, Сенатор это понимал, хотя явно переходить на их сторону, афишировать связи не стоило. Жить в волчьей стае и не выть – этому в новой среде еще предстояло научиться, хотя его сущность (сыщика и вора в одном лице) предполагала быструю адаптацию в политической среде. Но времени для адаптации как раз и не оказалось, перемены в стране происходили стремительно: рушились вечные стереотипы, отметались незыблемые железобетонные догмы, сметались вчерашние авторитеты, намечались невероятные перемены в общественной жизни, провозглашались и обсуждались невозможные доселе идеи, в газетах и журналах публиковалось неслыханное, по телевизору говорили такое… Растерялись в шоке все: партия, народ, правовые органы, суды, только вольготнее в своей тарелке чувствовал себя преступный мир.

«Наконец-то дали нам дышать, неразбериха для нас самое подходящее время, – говорил Беспалый во хмелю, доставивший все-таки на дом Сухробу Ахмедовичу комплект ручного инструмента из золингеновской стали. Если такова демократия или там ее… плю… рализм мнений, – мы за нее двумя руками, не дадим бюрократам и всяким сталинистам задавить свободу и гласность. Можете на нас вполне рассчитывать», – бахвалился пьяный Артем Парсегян своему давнему другу и подельщику прокурору Акрамходжаеву.

Но крепко замусоленная рашидовская колода номенклатурных карт таяла на глазах, слишком уж часто стали выпадать из нее тузы и короли, о возврате в колоду не могло быть и речи, битой оказывалась пиковая масть.

Если когда-то арест Анвара Абидовича Тилляходжаева, секретаря Заркентского обкома партии, вызвал в республике шок, то теперь взятие под стражу людей подобного ранга воспринималось спокойно и даже с любопытством, спрашивали, кто же следующий? Покончил с собой при задержании туз бубновый, каратепинский хан, тот самый секретарь обкома, который без ложной скромности любил, когда его называли «наш Ленин», не меньше. Располагал информацией Сухроб Ахмедович, что нити хищений в ocoбo крупных размерах потянулись к некоторым секретарям ЦК, и опять рушилась концепция, где расчет строился на людей из прежней колоды, валетов пиковых и прочей пиковой масти. Но не только крушение, крах партийной элиты республики расстраивал его, с этим он смирился и считал неизбежным, уж слишком они дискредитировали себя перед народом и даже без тех сенсационных тайн, что вскрывались чуть ли не каждый день в республиканской и центральной печати и выплескивались на судебных процессах, как, например, того же Анвара Абидовича или у его свояка, начальника ОБХСС области, полковника Нурматова.

Кто останется равнодушным к пудам золота, к миллионам, припрятанным в тайниках и у родственников, к коврам ручной работы, гниющим в сараях и на чердаках, и это в крае, где многодетный дехканин за тяжкий труд на хлопковых полях от зари до зари получал в лучшем случае сто рублей в месяц. Край, где он жил, для посвященного человека открывался еще одной неожиданной стороной. При всей неограниченной власти партийного аппарата, как и везде в стране, тут на равных правили и тайные силы, что-то наподобие теневого кабинета.

Если сказать кому-то, что назначение иного министра решается не в Ташкенте, а в скромном горном кишлаке Аксай, под Наманганом, наверное, многие приняли бы за байку и посмеялись. Но смеяться не следовало, Сенатор знал расклад сил в Узбекистане как никто другой, и если бы за него ходатайствовали из Аксая, то он уже давно сидел где-нибудь повыше даже, чем сегодня. Скромный директор агропромышленного объединения, дважды Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета, ценитель чистопородных скакунов, бывший учетчик тракторной бригады, недоучка Акмаль Арипов, любивший, возможно, в пику каратепинскому хану, чтобы его называли «наш Сталин», но и благожелательно откликавшийся на «наш Гречко», чуть ли не подменял Верховный Совет республики. Сюда, в Аксай, прежде всего тянулись за поддержкой соискатели министерских портфелей. Он настолько считал себя сильным, что позволял себе, не таясь, называть самого Шарафа Рашидовича – Шуриком. Шурик и звонил ему чуть ли не ежедневно, отладили дорогостоящую правительственную связь с резиденцией аксайского хана. Не смог Сенатор в свое время найти дорогу ни к Шарафу Рашидовичу, ни к аксайскому хану, они вполне обходились и без районного прокурора Акрамходжаева, но сегодня без него, как он считал, не может обойтись и всесильный Акмаль Арипов.