Масть пиковая - Страница 34

В статье уделялось много внимания уличной преступности, квартирным кражам, угонам автомобилей, террору карманников и рэкетиров, но за всей этой заботой таилась изощренная цель – отвести следователей от должностных преступлений, взяток, коррупции, кумовства, местничества, короче, отвести руку Правосудия от верхнего эшелона казнокрадов. На основании пожеланий трудящихся и нарождающегося почина среди местных юристов, с щедрым вкраплением односторонних отзывов в газетах Тулкун Назарович даже отписал в Москву петицию, по старым шаблонам, в которых изрядно поднаторел, мол, народ Узбекистана хочет своими собственными руками навести порядок в доме.

Ответ оказался обескураживающим, не вкладывался в сложившуюся годами логику. Порыв трудящихся и юристов приветствовался и поощрялся, но чтобы быстрее очиститься и приняться за созидательный труд, предлагались дополнительные силы со всех краев страны. Но Тулкун Назарович с Сенатором, судя по делам и программам нового генсека, на иной ответ не особенно рассчитывали, хотя надежды брезжили: а вдруг? Чем не демократический жест: сами воровали – сами разбирайтесь!

Но и не считали, что зря поработали, вселили заметную нервозность в среду людей, занятых расследованием преступлений в крае, кое у кого отбили охоту копаться глубоко, кое в ком поселился страх, а люди, приехавшие на постоянную работу, почувствовали зыбкость и ненадежность своего положения, поняли, тут им не простят ни малейшей ошибки, а что за работа, если она с постоянной оглядкой, когда боишься проявить самостоятельность.

Но обозначилась четко и другая тенденция, которую опять же, кроме него, вряд ли кто заметил и принял всерьез, следователи и прокуроры стали работать более изощренно, отсекая постоянные ответвления в деле, в которых они могли запутаться и на чем теряли главное – время, используемое против них. Некоторые понимали, что статья человека из Верховного суда появилась не случайно, за ней определенная тактика, желание запугать и отвести следствие от людей, занимающих и после Рашидова ключевые позиции в партии и правительстве.

В обществе быстро сложились две равные по мощи, но разные по задачам силы, хотя и те и другие имели в карманах партийный билет единого образца. Одна часть, состоящая условно из творческой и технической интеллигенции и квалифицированных рабочих, окрыленная разрешенными свободами и поверившая в изменение общества безоглядно, не обладала опытом борьбы за реальную власть, без чего перемен не бывает, не имела она и заметных постов, прежде эту категорию трудящихся держали подальше от таких мест, она могла незамедлительно претворить в жизнь искренние порывы социальной справедливости. Реально располагала пока одним – возможностью выговориться, иногда печатно и даже изредка с экранов телевизоров.

Другая часть, внешне одобрявшая курс партии (приученная все одобрять), нутром же противилась перестройке изо всех сил, ее, наверное, как беременную, постоянно тошнило даже от слов гласность, перестройка, демократия, закон, митинг. От нее-то и зависело, внедрять или нет эту самую перестройку в жизнь. Она располагала всем: и опытом, и средствами, и должностями. Все места, где что-нибудь «дают» или «разрешают», оставались у них, и они не спешили поделиться с другой половиной сограждан, хотя время от времени, на всякий случай, начинали кидать на противоположную сторону кое-какие подачки.

И опять Сухроб Ахмедович в силу своей натуры хотел представлять обе половины общества одновременно, и ту, искренне жаждавшую перемен, за которые он ратовал в своих статьях и докторской, но душа-то тяготела к другой, более понятной, близкой среде, хотя он и там намеревался навести определенный порядок, и сводил счеты кое с кем, пользуясь временем или сложившимися обстоятельствами. И вдруг он с удивлением обнаружил, что людей, которым до обеда нравилась перестройка, а после обеда застой или даже еще более ранний период культа личности, слишком много.

Такую двойственность аппарата, а прежде всего масштабы этой двуликости, не предугадал даже такой беспринципный человек, как прокурор Акрамходжаев, он понял, что в обществе нет достаточной опоры ни для перестройки, ни для возврата к застою или культу, власть ныне зависела от случайностей. Сенатор чувствовал, что общество, устав от шараханий, неопределенности, хаоса и неразберихи, от пустых прилавков и очередей, от грабежа и насилий, вновь востребует сильного человека, сильную личность. Оттого он хотел сегодня стать заметным и в той, и в другой части расколовшегося общества, везде быть нужным, полезным, консультировать тех и других, внушить: вот он – сильный и образованный человек, чтобы в некий час «икс» на нем скрестились лучи прожекторов с обеих сторон баррикад.

Еще толком не обживись в белоснежном здании на берегу Анхора, Сенатор начал разжигать и такие амбиции. Наверное, его тщеславие подогревалось еще и тем, что он безошибочно предугадывал события, в интуиции ему не отказать. Новое его окружение на службе, растерявшееся от быстро сменяющихся событий, неуверенное в завтрашнем дне, инстинктивно тянулось к нему, державшемуся уверенно, с достоинством. Уроки Шубарина он закреплял день ото дня, и тягу эту к себе он тоже использовал: одних успокаивал, другим обещал содействие, у третьих ловко выпытывал то, что ему требовалось. Оттого для него не оказался неожиданным вызов на пятый этаж, где в узком кругу коллеги, следователи по особо важным делам, ставили вопрос об аресте заркентского секретаря обкома Анвара Абидовича Тилляходжаева, да-да, того самого, который еще совсем недавно метил в кабинет, где сейчас решалась его судьба. Для всех без исключения, включая и самого преемника Рашидова, решение Прокуратуры СССР оказалось неожиданным. Сухроб Ахмедович читал недоумение на онемевших от страха лицах, лишь он один оказался готов к случившемуся, правда, и он не ожидал, что начнется с покровителя Шубарина.