Назвались и хозяева кабинета. Впрочем, вошедший безошибочно определил сразу, кто есть кто, видимо, описали их подробно и профессионально.
Сенатор пытался вспомнить, где видел этого собранного волевого человека, в котором чувствовались одновременно интеллект и сила, качества столь редкие, как и подобное словосочетание. На собраниях партийного актива в ЦК? Хотя вряд ли. Если откровенно, такой тип людей ему не встречался вообще, а первоначальная ложность восприятия от того, что он при виде вошедшего спутал реальность жизни с кино. Да, да, он видел его, видел в разных лицах в десятках полицейских фильмов, что собирал специально в своей фильмотеке. Наверное, прокурор не удивился, если бы Шубарин заговорил по-английски. Конечно, что-то неуловимо выдавало принадлежность его к партийной элите, номенклатуре, к касте, в которой находился и сам прокурор, имел он этот штамп, пусть не ясно выраженный, истершийся, но имел, наверное, того требовала жизнь, само его существование, но в остальном, в манерах, экипировке, внешности и даже походке человек был иного круга, для которого и классификации нет, ибо нет людей, а есть редко встречающиеся экземпляры с невероятно выраженным чувством достоинства, проявляющегося во всем, – вот такой человек и сидел перед Акрамходжаевым.
– Извините за столь ранний визит, прокурор, – начал гость сразу без восточных экивоков, хотя вероятнее всего знал и традиции, и ритуал, – но обстоятельства, к которым вы, видимо, случайно оказались сопричастны, требуют того, чтобы вы прояснили кое-что, а в лучшем случае помогли. – Шубарин говорил ясно, ничуть не смущаясь кабинета, где он находился и где его могли записывать, зная о визите. Видимо, хорошо ведал, к кому обращается, или настолько был уверен в своей силе и власти людей, стоящих за ним, что ранг прокурора не производил на него впечатления.
Наверное, внезапный гость, как и сам Сенатор, в эту ночь не сомкнул глаз, но по его внешнему виду этого не скажешь, хотя они были, кажется, ровесниками. Человек, сидевший перед прокурором, несомненно обладал большой энергией, волей и терпением, лишь слабая, едва обозначенная ниточка под глазами говорила о бессонных часах, да и сами глаза порою выдавали огромную напряженную работу, которую он сосредоточил на себе. Он походил на пружину, готовую разжаться с огромной силой, с таким партнером всегда следовало держаться начеку.
Безукоризненно выглаженная бледно-голубая рубашка, однотонный на американский манер галстук, со скромным, но многозначащим парижским оттиском «Карден» на нижнем поле. Светло-серого цвета костюм с едва заметной голубой полоской известной португальской фирмы «Маконда» и туфли «Рейнбергер», мягкие, на низких каблуках, вишневого цвета в тон галстука – все говорило Сенатору, что они отовариваются из одних и тех же источников, да и там это все не каждому дают, прокурор знал расклад, потому что торговая база «Узбекбрляшу», куда поступает дефицит из дефицита, и зачастую по прямым договорам, находилась на его территории.
Черт возьми, он выглядит и держится так, словно пришел на званый ужин, а хозяин дома его крупный должник, позавидовал Сухроб Ахмедович и выдержке Шубарина, и его умению подать себя.
Медлить дальше было нельзя, молчание становилось неприличным, следовало отвечать, и отвечать напрямую, любые уловки только запугали бы его самого и подорвали к нему доверие, которого он желал добиться, тем более сегодня Шубарин встретится с Коста, а тот доложит все как есть, но не хотелось сразу выкладывать все карты…
– Так получилось, что я случайно оказался свидетелем, как молодой человек по имени Коста не сумел отобрать дипломат у бывшего прокурора Азларханова и сам попал в руки милиции. Я догадался, что документы в кейсе представляют интерес или денежный, или политический, а скорее всего и то, и другое, иначе какой был смысл так рисковать собой и тем более убивать человека из органов правосудия, возмездие тут последует однозначное и шансов на помилование никаких. Чисто абстрактно я подумал, вот если бы завладеть мне тайной прокурора Азларханова, но это виделось нереальным. Мне понравился Коста, его отчаянность, чувство долга и преданность своим хозяевам, и в какой-то момент у меня мелькнула мысль, что смог бы спасти его, это казалось мне по силам.
Сухроб Ахмедович нервничал и попросил жестом помощника налить чай.
– Я не понимаю мотивов вашего поступка, – направил разговор в нужное русло Шубарин, – вы вполне преуспевающий прокурор, профессионально ценитесь высоко, не бедны… Есть шанс сделать карьеру. Зачем вам симпатизировать профессиональному преступнику и тем более желать спасти его от справедливого наказания?!
«Кто из нас прокурор? – подумал, ощущая дискомфортность, Сенатор и понял, в каких жестких руках он оказался, тут, как Коста, следовало служить до последнего вздоха, других, видимо, близко не подпускали.
– Спасибо, лестно слышать аттестацию из уст такого человека, как вы, Артур Александрович. Но вы ошиблись в одном, главном, не имел я шансов по-настоящему сделать карьеру, не смог найти ходов ни к Шарафу Рашидовичу, ни к его приближенным. Людей, недовольных своим положением, – тьма, я один из них…
– Что ж, спасибо за откровенность, и вы решили заполучить Коста, чтобы добиться расположения его хозяев?
– Если честно, то да. Но, видимо, следует учесть, что вчера я спас и ваших ребят из белых «Жигулей», по городу уже была объявлена облава на эту машину, и они вряд ли об этом предполагали, не рассчитали возможностей полковника Джураева.