Масть пиковая - Страница 2

Из перехода он двинулся к своему вагону. Вышколенный проводник мягкого спального дожидался запоздавших пассажиров, хотя другие уже поспешили подняться к себе и убирали подножки. Сухроб Ахмедович протянул скучающему железнодорожнику два билета. Тот невольно спросил, а где же попутчик. На что получил такой ответ:

– Видите ли, я храплю во сне и не хотел бы, чтобы мой недуг доставлял неприятности соседу. Оттого всегда покупаю билет на все купе.

Хозяин вагона находился в добром настроении, к поездке прибыл после обильного застолья с друзьями в чайхане, поэтому переспросил шутя:

– Даже в том случае, когда в составе только четырехместные купе?

Но вопрос не сбил с толку человека в твидовом пиджаке, он сказал:

– Нет, до сих пор мне не приходилось покупать для себя четыре билета сразу, впрочем, я редко пользуюсь поездами, – и, считая, что разговор окончен, он легко поднялся в вагон, успев при этом глянуть вдоль состава в одну и другую сторону.

Следом поднялся и проводник, отчего-то сожалея о своем вопросе. Многолетний опыт работы подсказывал ему, что таким людям вопросов задавать не следует. Пассажир, хоть и без галстука и без обычного холуйского сопровождения, принадлежал к тем, кто редко гнется перед кем-то в поклоне, на Востоке такие за версту заметны, а он на своем веку повидал их немало. За пять минут до отхода, зная, что из двенадцати купе занято лишь семь, проводник радовался, что поездка будет необременительной и, может, даже денежной, но человек с двумя билетами почему-то невольно вселил в него тревогу.

Запоздалый пассажир быстро зашел в свое купе, ему не хотелось встретить тут знакомых, это осложнило бы его планы, хотя и на этот случай у него имелись варианты.

– Пронесло! – произнес он, с улыбкой оглядывая свое временное пристанище. Нехитрый дорожный уют двухместного купе радовал глаз, вагон был новый, содержался опрятно. Белье, ковры, посуда на столе – все отличалось чистотой, свежестью и настраивало на приятное путешествие. Сухроб Ахмедович, которого узкий круг людей знал еще и под кличкой Сенатор, глянул в большое зеркало на двери, слегка поправил волосы – и остался доволен собой, внешних следов волнения, спешки он не обнаружил.

В вагоне было тепло, и он снял пиджак, но, прежде чем повесить у зеркала, достал из кармана машинально, как делал всякий раз, пачку сигарет и зажигалку, и в этот момент скорый поезд Ташкент – Наманган тронулся.

Пассажир комфортного купе глянул в окно на проплывающий перрон столицы и увидел далеко и высоко на фронтоне здания вокзала четыре буквы «…кент». Он достал из длинной дымчато-серой пачки сигарету и щелкнул зажигалкой. Сигарета и зажигалка были одной фирмы «Кент», но ассоциация не вызвала улыбку, как несколько минут назад. Мысли его летели уже впереди экспресса.

Так в некотором раздумье он просидел минут десять, еще и еще раз прокручивая в голове свои дальнейшие действия, как неожиданно раздался стук и распахнулась дверь в купе. Проводник принес традиционный чай, заварил из личных запасов, он еще переживал свою бестактность и хотел несколько сгладить впечатление после неловкого вопроса. Человек без галстука не давал ему покоя, он лихорадочно перебирал в памяти разных высоких начальников, от секретарей обкомов до директоров торговых баз, которых ему довелось обслуживать в пути, но этого, с мягкими, вкрадчивыми шагами, припомнить никак не удавалось. Проводник поставил на стол фарфоровый чайник и пиалы, спросил, не нужно ли еще чего-нибудь принести, но, чувствуя, что его не видят и не слышат, поспешил ретироваться из купе. То, что пассажир чем-то всерьез озабочен, бросилось бы в глаза и менее искушенному человеку. Конечно, он заметил и американские сигареты, и роскошную зажигалку, молодые наманганские пижоны, возвращаясь из Ташкента домой, нередко угощали его и хвалились: десять рублей пачка! Человек, куривший такие дорогие сигареты, требовал к себе внимания.

Как только проводник покинул купе, Сухроб Ахмедович сразу почувствовал, что ему хочется пить, и с удовольствием налил себе пиалу. Хорошо заваренный самоварный чай на углях помог ему расслабиться, и он, быстро опустошив чайничек, долго глядел в окно, мысленно отдалившись от предстоящих дел. А за окном мелькали дальние пригороды Ташкента, ночь властно вступала в свои права, и он вновь невольно посмотрел на часы. Спать так рано он никогда не ложился, но сегодня ему предстояло подняться еще до рассвета и отдохнуть как следует не мешало – день его ожидал непростой, да и обратная дорога заботила, в понедельник, как всегда в десять, он должен быть на работе. Его отсутствие или даже опоздание на час не останется незамеченным, а привлекать к себе внимание ему не хотелось.

Пассажир снял часы с запястья и поставил будильник «Роллекса» на четыре часа пополуночи, проспать он не имел права, иначе срывалась вся рискованная поездка. Конечно, проводник мог поднять в любое время, но Сенатор вовсе не желал, чтобы тот знал, на какой станции он сошел, тогда сведущие люди легко догадаются, куда он держал путь, а связь эту афишировать не хотелось. Катастрофическим для его служебной карьеры мог оказаться тайный визит в горы, узнай кто-нибудь маршрут пассажира.

Да что карьера, прямая дорога в тюрьму, в этом он не сомневался и оттого взвешивал каждый шаг. Сухроб Ахмедович долго держал в руках часы, ощущая приятную тяжесть, потом положил их на стол рядом с сигаретами и зажигалкой. Но часы отчего-то притягивали внимание, и он снова взял их в руки, протер носовым платком граненое хрустальное стекло без единой царапины, почистил золотые звенья тяжелого браслета. Иногда у него спрашивали – неужели золотые? И он всегда отвечал: что вы, имитация, правда, известной фирмы. Ничего из своих личных вещей он так не любил, как эти солидные часы.